Алекс Дубас отказывается витать в облаках

Погожий денек. В лазурном небе над вами пролетает лайнер. Он особенно выгодно смотрится в янтарных лучах вечернего солнышка.

Погожий денек. В лазурном небе над вами пролетает лайнер. Он особенно выгодно смотрится в янтарных лучах вечернего солнышка. Вы на минутку замираете и представляете, как сейчас там, на борту, сидят в ряд пассажиры: кто-то дремлет, кто-то мирно читает газету, а кто-то, играя, протирает дырку на экране гаджета. Красота!

Но иногда наши представления о мироустройстве оказываются крайне ошибочными. К самолету мы еще вернемся, а сейчас я хотел бы сделать небольшое отступление.

Однажды я придумал, как мне казалось, остроумную шутку. В стейк-хаусе, когда официант принес меню, бросилось в глаза географическое разнообразие предлагаемой говядины. Ценообразование стейков шло по восходящей:
«Говядина от калужских фермеров»,
«Аргентинская говядина на косточке»,
«Мраморная говядина из Японии».

Я сказал официанту, что было бы неплохо, если бы они еще предлагали мясо из Мумбая, такое эксклюзивное предложение, потому что с импортом возникнут сложности: «Представляете, вы подаете гостю меню и вполголоса приговариваете, что мол у нас есть еще индийская говядина, контрабандная, для гурманов...»

Официант шутки не понял. Но я уже через неделю убедился, что жизнь всегда богаче нашего воображения.

В «Пушкине» мы ужинали с индийским промышленником по имени Чет. Ну как ужинали? Скорее, выпивали, поскольку было уже три часа ночи, а компания москвичей гостеприимна, тем более что Чет посетил Россию впервые и необходимо было ему все показать и всем угостить.

И вот, махнув рюмку ледяной водки и закусив ее пельмешком из горшочка, Чет вдруг обмяк, закатил глаза и откинулся на спинку стула. Сознание временно оставило его.

В больнице выяснилось, что у индийского товарища случился психологический шок: пельмени были с телятиной, а он и не знал. К коровам в Индии относятся с трепетом и пиететом, уступая им дорогу на шоссе. «Для меня съесть кусок такого мяса все равно что съесть кусок мамы», – объяснял впоследствии расстроенный индус.

Я вспомнил об этом после того, как по скайпу старинный друг рассказал мне леденящую душу историю. Мой приятель – активист международной природоохранной организации. Все, ради чего он живет, – это сохранение планеты Земля в приличном виде. Впрочем, пусть эту историю он расскажет сам:
– Нам необходимо было перевезти косатку через материк. Только там ее могли реабилитировать после того, как над ней столько времени издевались в этом «Водном цирке». Мы наняли транспортный самолет. Погрузили резервуар с косаткой и полетели. Предварительно, конечно, вкололи ей транквилизатор, чтобы она спокойно спала. Но, видимо, ветеринар ошибся с дозой, и животное проснулось. Оно начало бить хвостом и раскачивать самолет. Чтобы ты понимал, мы перевозили половозрелого, девятиметрового самца весом в семь тонн. Нас бросало из стороны в сторону. Ладно шишки, которые мы набили, ладно, сломанная рука моего помощника... Но все могло закончиться трагедией. Командир отключил автопилот и взял штурвал в свои руки. Но это не помогало.

– И что же вы сделали? – спросил я друга.
– Нам пришлось ее убить, – ответил он и заплакал.

Я оторопел. Мне было больно смотреть на рыдающего в окошечке скайпа товарища, а еще больше поразила сама ситуация, когда защитникам природы приходится эту самую природу уничтожать. Но любопытство, боровшееся во мне с чувством такта, пересилило, и я сказал:
– Прости, а... как вы убивали ее?

Сквозь всхлипы и стенания я услышал ужасную повесть с чудовищными подробностями про табельный пистолет, который был положен пилоту. Про рассыпавшиеся по салону самолета пули. Про осечки. И наконец, про то, как вдруг перестало лихорадить лайнер...

А теперь давайте вернемся к пасторальной картинке из начала рассказа. Мы любуемся самолетом, направляющимся в сторону заката. Могли бы мы предположить, что там, наверху, разыгрывается ужасная драма, когда «зеленые» добивают млекопитающее чемоданами, чтобы спасти жизни себе и жителям городов, над которыми они пролетают? Нет, при всем богатом воображении – не могли бы. А теперь другой вопрос: а мы действительно так уж хотели бы знать, что там, наверху, сейчас происходит на самом деле?